Мое пребывание в Канди близилось к концу. Я бродил по его улочкам, знакомился с людьми, накапливал впечатления. Осталось нанести один визит и выполнить несколько поручений. И тут один мой коллега из Канди неожиданно предлагает мне съездить к веддам. Я так много слыхал и читал об этом удивительном народе, что с самого начала решил непременно познакомиться с ним.
Трудность такого рода знакомства заключается в том, что иностранцу трудно найти опытного проводника. Кроме того, путешествие длится несколько дней, а времени обычно в обрез. Вот почему, получив упомянутое предложение, я в радостном настроении возвращаюсь в мое обиталище к Ладе Кароусеку, моему временному попутчику из Праги. Мы с ним одного возраста, оба непоседы и отлично понимаем друг друга. Наше знакомство состоялось в поезде Коломбо — Канди, выяснив, что едем в одно место, мы решили не расставаться. В поезде это был несчастнейший человек: глазам художника всюду представлялись прекраснейшие сюжеты. «Вот бы дернуть стоп-кран, выйти, сесть и рисовать»,— все время сокрушался он.
Придя в тот вечер домой, в художественную галерею, я застал его в полном отчаянии. Кароусек был неузнаваем: ругался по-чешски и по-немецки. Я видел, как однажды ветром унесло в реку его последние рупии, на них он собирался жить в Канди. Тогда Ладя только помрачнел. Видал я, как сильно он разволновался в Анурадхапуре: углубленный в свою работу, Кароусек не заметил, что какой-то шутник спрятал его кисть. Но все это не шло ни в какое сравнение с нынешней безнадежностью. Он молча указал мне на маленькую шкатулку, где нашли последний приют красивейшие бабочки Цейлона, чтобы отправиться затем из Канди в пражское ателье художника постоянным напоминанием о сказочной природе острова: муравьи напали на коллекцию бабочек и полакомились вдосталь! От пятидесяти прекраснейших экземпляров уцелели жалкие остатки. А как сложно было купить их!
Возможно, это грустное настроение и заставило его принять мое предложение поехать со мной к веддам. Отсюда, от Канди, до них всего сто километров, а из Коломбо — вдвое дальше. Но главным был следующий аргумент: «Знаешь, Ладя, наверняка там водятся такие бабочки, каких в Канди не видывали».
Забегая вперед, скажу, что нам не пришлось раскаяться в принятом решении. Но, знай мы заранее о предстоящих мытарствах, вряд ли мы двинулись бы в путь столь беспечно.
Вот так и началось наше путешествие к веддам. Накануне вечером, перед сном, мы натерли скипидаром ножки кровати, чтобы по крайней мере в постели муравьи оставили нас в покое.
С утра пораньше, не дожидаясь восхода солнца, тронулись в путь. Ночью прошла сильная гроза, поэтому; местами, особенно в горах, пришлось ехать медленнее обычного: кое-где после дождя появились оползни. В стороне осталась фантастически причудливая горная вершина Хуннасгирия, что в переводе означает «устремленная в небо». Хуннасгирия — своего рода символ района Канди. А затем со скоростью пешехода, на тормозах, мы проехали расположенные друг за другом знаменитые восемнадцать зигзагообразных поворотов. Солнце уже взошло, и в машине стало гораздо теплее. Завтракали мы в Хассалаке. Неподалеку в ходе осуществления большого мелиорационного проекта возводится плотина. После четырех часов езды мы достигаем сухой зоны Шри Ланка. Это самая жаркая область страны. Отсюда начнется наша маленькая экспедиция, в которой нас будет сопровождать корреспондент одной из цейлонских газет. Махиангяне — город-деревня с полуторатысячным населением, прославившийся первой на Шри Ланка буддийской дагобой, построенной две с половиной тысячи лет назад якобы по случаю первого посещения острова Буддой. Дагоба реставрирована, выкрашена в белый цвет и увенчана золотым шпилем.
...Позади осталось прохладное плоскогорье, утреннее солнце высушило последние лужи. Мы садимся в джип-вездеход. Дорога, по которой мы едем, на карте еще не обозначена. Перед нами — двадцатикилометровое шоссе, проложенное по прямой линии через заросли, официальное открытие которого еще не состоялось. Проехав километров пятнадцать, мы вылезаем из машины. Нам надо сворачивать в Дамбане, деревню веддов, а туда джип не проедет.
От шоссе ответвляется узкая проселочная дорога. На перекрестке — маленький ларек, где торгуют напитками, рисом и пряностями. Именно здесь я и увидел первого ведду. Он пришел за покупками и теперь возвращался к своей семье. Он без головного убора, у него длинные волосы, на бедрах повязка. Я решил, что ему лет тридцать — тридцать пять. Но когда я справился о его возрасте, он, не раздумывая, ответил: «Восемьдесят пять».
— Немного преувеличивает,— вмешивается в разговор продавец маленького ларька и поясняет: — Ведды сплошь и рядом сами не знают, сколько им лет.
Мы понимаем друг друга не без труда. Кароусек и я говорим по-немецки, наш спутник-цейлонец изъясняется с нами на английском, а с веддой пытается изъясняться на сингальском. Время от времени он извиняется: «Я плохо понимаю этого ведду».
Мы удивленно спрашиваем: «Разве ведды не говорят по-сингальски?» «Говорят, но употребляют при этом так много охотничьих выражений, что о смысле приходится только догадываться».
Мы шагаем по узкой дороге. Через километр она становится еще уже. Путь преграждает река. Правда, мост через нее уже строится, о чем свидетельствует землеройная машина, стоящая на обочине, но он еще не готов. Пройдет немного времени, и через реку протянется шоссе: даже заросли не в состоянии задержать прогресс. Чуть дальше — магазин потребительской кооперации. Он обслуживает сто пятьдесят семей. Создать магазин помогло правительство. Ассортимент товаров невелик, но все же прохладительный напиток для нас нашелся.
Ведды покупают здесь предметы домашнего обихода и продают товары собственного производства: рис, кукурузу, овощи, острый стручковый перец (ведды называют его «божество, обжигающее рот»), огурцы, мясо, сотовый мед.
Гостеприимные обитатели деревни чрезвычайно гордятся этим медом диких пчел. Они сутками собирают его в лесах.
Тем временем жара становится нестерпимой. Сказывается усталость, и мы охотно делаем передышку. Но вот напасть: нас заставляют отведать меда! Ничего не имею против меда, если только не приходится поглощать его в количестве, равноценном полному обеду.
Ведь нам еще предстоит пройти несколько километров под палящим солнцем.
Скорее в путь! Фотоаппараты и портфель — наша единственная ноша — стали тяжелыми как свинец. На тропинке ни чуточки тени, и нет ей конца. Когда мы наконец добираемся до деревни, с меня ручьями льет пот. Взмок даже бумажник, лежавший в кармане брюк. В тот день мы наверняка сбросили несколько килограммов.
Деревенские хижины стоят далеко друг от друга. Каждая семья живет в собственной хижине. Некоторые из них совершенно новые, другие домики едва держатся от старости. Наши хозяева — Худееле Эхутхо и ее муж Бандияле — живут в хижине из камыша и пальмовых листьев, стены обмазаны глиной и подперты связанными вместе деревянными жердями. Пол глиняный. Через маленькую прихожую попадаешь в главное помещение, служащее одновременно и столовой, и спальней, и общей комнатой. В одном углу идет готовка пищи, из другого на меня устремлены удивленные глаза младенца. Старшие дети в школе, это достижение нового времени.
Бандияле и его жена встретили нас очень радушно. Здешние жители — честные, предупредительные люди, если завоевать их доверие. Они называют меня «худу- хура» — белый брат — и относятся ко мне как к родственнику. Конечно, и Ладю они принимают столь же сердечно.
Деревушка очень тихая, и мы имеем возможность спокойно изучить людей и их обычаи. Едим мы все вместе. Столовый прибор заменяют пальцы. Питаются здесь в основном плодами деревьев, кокосовыми орехами, кокосовым молоком, апельсинами, огурцами и медом и лишь изредка позволяют себе немного мяса и риса. Консервы, которые мы принесли с собой, вносят приятное разнообразие в пищу хозяев. Меда мы больше не едим. Он сыграл с нами злую шутку: всю дорогу нас мучила жажда.
Мужчины здесь охотятся или собирают мед, нередко сутками находятся в пути. Они никогда не уходят из дому без маленького топорика, который вешается на плечо и служит одновременно и оружием и инструментом. Часто они берут с собой собак. За многие тысячелетия они научились прекрасно владеть луком, хотя теперь в их хижинах появились ружья. Они еще ставят капканы; я не раз видел тщательно замаскированные глубокие ямы, подобные тем, которые роют для крупного зверя кочующие охотники.
Ведды относятся с глубоким уважением к женщине, которая по большей части пользуется равноправием. Давно прошли те времена, когда мужчины имели по нескольку жен, в наши дни преобладает моногамия. Женщины занимаются резьбой по дереву и лепят горшки. Иногда они обрабатывают «чены» — маленькие поля, засеянные рисом, маниокой и другими культурами. Для защиты от диких зверей поля обнесены высоким деревянным забором или изгородью.
Гарри Уильямс в своей книге «Цейлон — жемчужина Востока», ставшей одним из основных трудов по современной Шри Ланка, пишет, что при хорошем сборе меда и удачной охоте женщинам у веддов живется гораздо лучше, чем женщинам в английских трущобах. Это сравнение, бесспорно, хромает, ибо достатки веддов зависят от времени года. Но в чем-то Уильямс прав.
Британские колонизаторы сделали ничтожно мало для того, чтобы спасти веддов от вымирания. Из сельских веддов, по статистике 1957 года, осталось всего восемьдесят три человека. Но эта цифра неточна, поскольку основывается на приблизительном подсчете. За последнее время условия жизни веддов значительно улучшились, так что их число могло и возрасти. С другой стороны, процесс смешения веддов с сингалами и тамилами протекает довольно быстро, и, следовательно, число это могло и уменьшиться. Молодежь обычно не носит традиционной прически и одежды веддов, переезжает в соседние деревни или пытает счастье в ближайшем большом городе.
В наши дни ведды, коренные жители Шри Ланка, которых двести лет назад можно было встретить по всей территории острова, представляют собой самую маленькую народность страны. От их легендарной столицы Ланкапуры не осталось и следа, неизвестно даже место, где она существовала. Не сохранилось никаких письменных свидетельств. Говорят, будто сильное наводнение снесло Ланкапуру с лица земли, но и это не достоверно. Подлинная история веддов еще не написана. Быть может, ее напишет какой-нибудь из этих ребятишек, сидящих на маленьких стульях в школе на окраине селения. Это очень скромное здание. Малыши старательно срисовывают с доски на свои грифельные доски буквы сингальского алфавита. Дисциплина в школе, по отзыву учителя, хорошая. Правда, время от времени родители задерживают малышей дома, чтобы они помогали взрослым при работе. Обучение бесплатное, и, возможно, это вообще первое поколение веддов, которые учатся читать и писать и смогут получить основательное образование.
Родители некоторых учеников имеют велосипеды. А во время нашего пребывания в деревню прибыл трактор. Многие впервые видели эту удивительную штуку, которая сама прокладывает путь, некоторые даже побаиваются ее. Настоящая сенсация! Люди гроздьями виснут на тракторе, во главе всех — деревенский староста. Вечером в честь трактора устраивается праздник, на который приглашают и нас.
Праздник начался вечером и затянулся далеко за полночь. Засыпал я под шум продолжающегося веселья. Ведды пели древние напевы, передаваемые из поколения в поколение по слуху и обходящиеся без сопровождения барабана, как это принято у сингалов. Пение веддов отрывисто, но мелодично. Они поют и танцуют под свои песни всю ночь. Исполняется «танец богов» — своего рода заклинание. Танцоры наклоняются то вперед, то назад, все быстрее и быстрее, кружатся на месте, размахивая над головами маленькими топориками до тех пор, пока в изнеможении не падают наземь. Я уже видел этот танец однажды, когда маленького ребенка укусила змея. К ранке прикладывали смесь из листьев, кореньев и древесной коры и пели эту песню, похожую на гипнотические заклинания. Позже я присутствовал при исполнении этого танца перед охотой, когда заклинали охотничье счастье. И вот теперь его исполняют в честь прибытия трактора. Стальной великан, стальной буйвол принесет удачу. Мужчины помоложе курят маленькие сигарки, похожие на маленькие коричневые сигареты. Старики и женщины жуют бетель. Дыхание времени чувствуется и здесь, в деревне веддов. Эти празднества еще отражают старые анимистические представления. Но прогресс уже не за горами.
Спустя несколько дней, когда подоспело время прощаться, мы стали добрыми друзьями, и нам нелегко было расставаться друг с другом. На память о Дамбане нам дарят резные деревянные изделия. Мы долго жмем друг другу руки, машем на прощанье. Молодые мужчины провожают нас. И вот деревня уже окончательно скрывается из виду. Мы вспоминаем ее через несколько километров, когда прощаемся с провожающими нас молодыми людьми перед зданием больницы. Несмотря на то что ведды с предубеждением относятся к маленькой больнице, недавно построенной для них правительством, они часто пользуются ее услугами. Большинство из них поступает сюда с ранами, полученными при охоте на диких зверей. Раньше такие раны делали охотника на всю жизнь калекой и даже приводили к смерти. В 1963 году на Цейлоне была почти полностью ликвидирована малярия, поэтому смертность среди веддов снизилась. В Бинтенне строится еще одна больница для веддов.
...На обратном пути мы останавливаемся возле древнего оросительного сооружения — водохранилища Сорабоя, восстановленного по указанию правительства. Водохранилище создано около двух с половиной тысяч лет назад. Мой спутник из Праги взирает на него с особым благоговением; один его коллега, пражский художник, проживший на острове целый год, добрался до этого водохранилища, не дойдя всего пяти километров до деревни веддов, которых ему очень хотелось увидеть. Он мог бы легко найти веддов, до них было буквально рукой подать.
Под большим давлением воду качают в восстановленные шлюзы, и она идет по каналу на поля окрестных деревень. Вокруг — тишина. Слышен только плеск воды да шелест ветра в кронах деревьев, окаймляющих дамбу. Здесь почти нетронутый уголок природы...
На шоссе нас поджидает знакомый джип. Едем обратно в Махиянгане, где успеваем пообедать в новом доме для приезжих, перед тем как ехать дальше, к Канди. Мы — первые гости, и поэтому нас потчуют настоящим праздничным обедом, которому мы страшно радуемся после однообразной пищи.
Перед отъездом я еще раз проверил фотоаппарат и установил, что вновь стал жертвой муравьев. Думаю, что это были не пожиратели бабочек из Канди. Наверное, на камере остался кусочек превосходного меда, которым нас угощали гостеприимные ведды, и муравьи в отличие от меня по достоинству оценили его и съели не только мед, но и пленку. Вдобавок к ущербу мне приходится еще терпеть и насмешки Лади...
Многим из того, что ныне известно о веддах, мы обязаны доктору Рихарду Шпиттелю, лично знавшему многих веддов и очень много сделавшему для них.
Я часто бывал в гостях у прославленного врача в его доме на тихой улице, неподалеку от ипподрома в Коломбо, где он поселился в 1910 году, и часы, проведенные в его обществе, особенно дороги мне.
Ему было уже восемьдесят три года. Это высокого роста, сухопарый, чуть сгорбленный человек. Он пригласил меня к чаю. Красивый домик доктора утопал в цветах и книгах. Говорил он медленно, взвешивая каждое слово, и голос его теплел, когда речь заходила о веддах. Коричневый пудель ластился к его ногам. Начиная с 1912 года он почти каждый год проводил несколько недель среди веддов. Многим из них он помог перейти к оседлой жизни и прилагал усилия к тому, чтобы облегчить их положение. Родословную многих веддов он знает на протяжении нескольких поколений. Об этом народе доктор написал много книг. Его подвиг во имя человечности никого не может оставить равнодушным.
— Когда я впервые приехал к веддам,— рассказывает он,— их положение было немыслимым. Они почти не имели одежды, болели хронической малярией, страдали от недоедания, сифилиса, воспалительных заболеваний, туберкулеза. Отсутствие москитных сеток делало жизнь в зарослях почти невозможной. Ныне с малярией покончено. А тогда им приходилось страдать еще и от ран, полученных в схватках с дикими зверями. Пятнадцать лет назад меня самого чуть было не загрыз медведь.
Доктор Шпиттель придерживается мнения, что веддов в первоначальном смысле слова больше не существует: те, кого еще так называют, уже смешивались с тамилами и сингалами. На специальной карте, составленной им самим, обозначены места, где он часто бывал. Между прочим, знаменитый немецкий врач и антрополог, доктор Вирхов, написал о веддах статью под Названием «Цейлонские ведды и их связь с соседними племенами», опубликованную в 1886 году в «Журнале цейлонской секции Азиатского Королевского общества». Вирхов писал тогда, что до того, как этот народ окончательно исчезнет, его нужно изучить. Это сделал доктор Шпиттель, и не только это: он попытался изменить условия их жизни. Значительная часть состояния доктора Шпиттеля ушла на помощь веддам.
Весьма вероятно, что в давние времена ведды пришли на остров из Индии через существовавший тогда перешеек. Они этнически родственны австралийским аборигенам.
В прошлом ведды помогали ланкийским королям в борьбе против голландцев и английских колониальных войск и, будучи превосходными стрелками из лука, прославили Шри Ланка.
Верхний этаж дома, который великий цейлонский гуманист не покидает вот уже несколько лет, отдан веддам: здесь размещен прекрасный музей. В нем можно видеть вещи, которых больше не встретишь у веддов, а если и встретишь, то в измененном виде: примитивные оперенные стрелы с зазубренными наконечниками, луки, медвежьи черепа, маленькая сумка, сплетенная из древесной коры, искусно сделанное кресало. Что ни вещь, то воспоминание. В другой комнате я видел снаряжение, необходимое исследователю в зарослях: ботинки, матрацы, спальные мешки, сумки. В этих сумках он приносил домой скромные подарки друзей, среди которых жил многие годы и на языке которых говорил.
В последний раз я побывал у доктора Шпиттеля незадолго до его смерти. Он подарил мне томик своих стихов под названием «Листья зарослей», в котором воспевается красота цейлонской природы и каждая страница повествует о любви этого человека к своей Шри Ланка — «благословенной стране»:
Сказки в легендах и камне — песни.
Их древний остров поет.
В радушном молчании заросли нас обнимают.
Сколько бы дней ни прошло, в этом кругу ощущаю жизни богатство.
Когда мы исчезнем, новые дни пусть расскажут, как этот вечер прекрасен, другим — пусть расскажут об этом покое.
Доктор Шпиттель умер в 1969 году. Это был большой, мужественный человек. При первом правительстве Бандаранаике он добился того, что государство оказало необходимую помощь веддам. К этому он стремился всю свою жизнь при британском колониальном господстве. Спустя год после смерти доктора Шпиттеля я еще раз посетил его старых друзей — веддов. Они не забыли его.