После нескольких безуспешных попыток я в конце концов становлюсь гордым обладателем удостоверения, дающего мне возможность провести несколько дней в бунгало в Яле, на территории национального парка Рухуну. Уплатив соответствующий взнос, я готовлюсь к отъезду. В Яле не прочь побывать многие туристы, однако возможности устроиться там весьма ограниченны. Вот почему я так обрадовался, когда туристическое бюро ответило положительно на мое ходатайство, хотя мне пришлось пережить несколько полных томительного ожидания дней.
Еду я не в одиночку, а с одним добрым другом, уже не раз выручавшим меня из затруднений и в совершенстве владеющим искусством фотосъемки, и советы он мне дает добрые. Надо обзавестись множеством вещей, и когда в конце концов я вижу сваленным в кучу все то, что мы накупили в Коломбо, меня берет раздумье, каким образом мы сможем увезти все это: питьевую воду, бензин, консервы, рис, картофель, сливочное масло, кокосовые орехи, ананасы, бананы, плоды манго, хлеб, соль, молотый и стручковый перец, лук (перечисляя, я наверняка забыл половину) — в одном автомобиле. Где-то еще лежат лимоны, пиво, сигареты, печенье и, разумеется, фотоаппараты. Перочинный нож — практичный, универсальный предмет обихода, заменяющий множество других. Уже задним числом я установил, что в Яле его можно пустить в ход и как оружие, хотя ношение оружия в Яле запрещено, так же как игра на музыкальных инструментах и пользование транзисторными приемниками. Мой друг Махинда действительно подумал обо всем. Мы экипированы как нельзя лучше. Мы — это Махинда, я и наш шофер Сома. В Яле к нам присоединяется проводник, без которого мы не можем шагу ступить, а также Банда. Банда — сноровистый домоправитель нашего спартански оборудованного бунгало; он и распорядитель, и повар, и управляющий отелем, и это доставляет ему тем большее удовольствие, что живет он тут совсем один и может всецело сосредоточиться на своих гостях.
Рухуну — один из двух больших Национальных парков страны, предоставляющих животным острова безопасный приют, защиту от натиска топора и трактора. Парк находится в сухой зоне, где дожди выпадают очень редко, в одном дне пути от Коломбо. По мере приближения к заповеднику начинают встречаться искусственные водоемы, сейчас, в конце марта, изрядно опустевшие. Запасы воды в ямах сильно убыли, и, надо полагать, так же обстоит дело и в самом заповеднике.
Повсюду непролазная чащоба кустарников, узкие красновато-бурые дороги, тут и там торчат черные скалы. Дороги лишь условно заслуживают такого названия. Перед самой границей заповедника все улучшенные грунтовые пути вообще обрываются, дальше тянутся только тропы, и джип там — лучшее средство передвижения.
Открываются узкие ворота — и вот мы уже в заповеднике ; вокруг — дикие звери, и выходить из автомобиля тут можно лишь в очень немногих местах. До Ялы, где мы заночуем, около часу езды. Наш путь пролегает через кустарники, перемежаемые равнинными лугами или трясинами и местами прорезанные узкими дорогами или тропами. Яла в сущности всего-навсего бунгало на горе.
В конце 1963 года все здесь было затоплено паводком реки Нилвала, которая впадает близ Ялы в Индийский океан. Вода поднималась все выше и выше и наконец со всех сторон подступила к старому массивному каменному дому, который стоит на крутом берегу Нилвалы. Сейчас дом для приезжих закрыт. Он обветшал, зияет трещинами, жить в нем небезопасно. Рядом с ним правительство поставило бунгало из гофрированного железа— спальня, столовая, веранда и кухня. В углу даже стоит холодильник. Просторная, опрятная, основательная постройка.
Мы устраиваемся с удобством и небрежно кладем фотоаппараты на шкаф. Банда с укоризненным видом убирает их. Окна открыты, и он лукаво замечает, что обезьянам может доставить немалое удовольствие сфотографировать нас нашими же собственными фотоаппаратами. Уже всерьез он предупреждает: находясь на территории заповедника, надо смотреть в оба, может статься, мы действительно увидим на дереве обезьяну с фотоаппаратом, ибо эти потешные звери, о которых он отнюдь не столь хорошего мнения, как я, уже прихватили с собой несколько штук.
Еще до первой ознакомительной поездки по заповеднику мы отправляемся к морю. Там, в глубине заповедника, лежит сонная рыбацкая деревушка Патанангала. Необыкновенно широкий пляж словно нарочно создан для купанья. В тени скалы приютилось несколько крытых бамбуком рыбацких хижин. Ранним вечером рыбаки возвращаются в лодках с лова, и нам обеспечен великолепный ужин из рыбы и крабов.
Мы медленно катим через кустарниковые заросли. Проводник тихо делает знак шоферу остановиться. Слева от нас настороженно-неподвижно стоит небольшое стадо слонов. Лишь уши огромных животных шевелятся слегка. В стаде десять слонов, среди них двое молодых, которые послушно следуют за взрослыми. Слоны в заповеднике почти всегда ходят стадами, лишь изредка можно встретить на поляне животное-одиночку.
Проводник полагает, что моя белая рубашка мешает охоте с фотоаппаратом: она слишком выделяется на местности, и я, не долго думая, стаскиваю ее с себя. Замечаю, что Сома, наш водитель, становится все боязливее. Причина такой странной перемены в его поведении мне непонятна, и в конце концов я перестаю думать об этом, всецело поглощенный зрелищем слонов на воле, которое наблюдаю впервые в жизни. Однако видимость ухудшается, а зрение у меня и без того не особенно хорошее. Проводник дает знак трогаться дальше. Сома с облегчением запускает мотор и медленно едет вперед — до поворота дороги, за которым нас поджидает серое чудище — слон.
Сома борется с собой, как никогда в жизни, пытается дать задний ход, но только глушит от волнения мотор и, дрожа всем телом, ожидает нападения животного. Но кто кого боится? Пока Сома клацает от страха зубами, слон со всех ног удирает в кусты. Все обошлось. Сома вновь может вздохнуть с облегчением. Впрочем, наш симпатичный водитель волнуется не без оснований: известны случаи, когда рассерженные слоны нападали на автомобили и уродовали их. Однако подобные происшествия часто преувеличиваются. Общее правило здесь, как и повсюду: если человек не дразнит и не трогает слона, животное ведет себя спокойно.
Через несколько метров проводник подает знак повернуть на просеку и остановиться. Под его руководством мы вылезаем из автомобиля, предварительно разувшись, неслышно вступаем на слоновью тропу, доходим до свисающей над тропой скалы и осторожно огибаем ее. Затем, все так же крадучись, мы доходим до другой скалы и с превеликим трудом, как можно бесшумнее вскарабкиваемся на нее. Сома с нами. Страх остаться в автомобиле в одиночестве явно сильнее страха перед неведомым приключением в нашем обществе. Мы успокаиваем его. У Махинды чудесный складной нож с ножницами, штопором, пилкой для ногтей, вскрывателем консервных банок и разными прочими приспособлениями. Мой нож скромнее, но лезвия у обоих ножей весьма внушительные. Мы выпускаем их и, подмигивая друг другу, сплачиваемся вокруг Сомы. Он натянуто улыбается нашему подшучиванию, но тут мы враз забываем обо всем и видим лишь одно.
Внизу, метрах в десяти под нами, озерцо, окруженное скалами. У его края отдыхают три взрослых слона. Нимало не подозревая о нашем присутствии, они беззаботно купаются, ласкаются хоботами, окатывают себя водой и, время от времени непринужденно дотягиваясь до низко нависающих ветвей, лакомятся молодыми листочками. Мы почти полчаса лежим не шевелясь в засаде, обливаясь потом — малейшее движение тотчас положит конец зрелищу внизу под нами. Лишь когда в зарослях кустарника показывается еще одно стадо слонов, направляющееся к трясине, мы решаем исчезнуть как можно скорее, что и исполняем, унося по нескольку заноз в ногах.
Усталые и счастливые увиденным, возвращаемся в бунгало, где Банда тем временем приготовил ужин, который здесь, в «законсервированном» уголке дикой природы, кажется нам вкуснее, чем в любом отеле. Махин да предлагает назвать наше бунгало отелем «Приют слонов», и все мы, в том числе Сома, соглашаемся с ним. Мы покоряем его шоферское сердце, советуя ему все же подогнать автомобиль к трясине: дескать, слоны наверняка обмоют машину, ему останется лишь забрать ее. К слову сказать, такое действительно случается, только, разумеется, не здесь, в Яле, а в Канди; тамошние дрессированные слоны ежедневно забавляют туристов тем, что, набрав воды в хобот из реки Махавели, поднимаются на крутой берег и окатывают автомобили. (Забава стоит пять марок, последующая мойка машины повышает ее цену.)
Вечером воздух полнится тяжелым рокотом, напоминающим гром. Но это не гроза. Банда объясняет: это шум прибоя недалекого отсюда моря, накатывающего свои валы на берег.
Ночью — мы спим на раскладушках на веранде — кто-то испуганно (или намеренно) вскакивает с громким криком: «Слоны!» Сома стремглав бросается в дом. Он зол на нас как черт. Наутро он признается мне, что всю ночь не сомкнул глаз. Но теперь уж мы все опять видим слонов, только по ту сторону Нилвалы. Четверо взрослых с малышом маршируют на водопой. Настроены они недоверчиво и недолго остаются на берегу. Они удаляются в сторону моря, и Банда уверяет, что они отправились глотнуть морской воды, чтобы удовлетворить свою потребность в соли.
Я не мог в точности узнать, сколько слонов живет в заповеднике Рухуну. Да это и трудно установить, ибо кустарниковые заросли очень густы, а животные показываются только по вечерам; днем они по большей части прячутся где-нибудь от солнца. Эти допотопные по своему обличью гиганты, которые некогда в качестве вспомогательных войск царей решали исход битв, являлись носителями их достоинства и даже служили у них палачами, ныне используются как вьючные животные. Здесь, в Рухуну, они нашли себе приют. Но, похоже, страх перед ними и в наши дни живет у человека в крови.
Однако для страха нет оснований. Я видел номер прошлогодней газеты со снимком, сделанным одним фотолюбителем, когда толстокожие нанесли ему внезапный визит утром здесь, в бунгало. У него достало духу схватить лежавший рядом фотоаппарат и щелкнуть снимок. Тем не менее и здесь, в Шри Ланка, золотые денечки слонов подошли к концу. Банда рассказывает, как попавших в результате шумной облавы в неволю слонов с самого начала укрощают голодом и они зачастую в первые же дни неволи умирают.
Разумеется, и в других местах предпринимаются усилия защитить слонов, живущих в естественных условиях. В конце 60-х годов двое известных ученых университета Перадении занялись вопросом размножения слонов. До недавних пор в стране принималось как неписаный закон, что слоны не могут размножаться в неволе. При этом выдвигались различные основания. Погонщики слонов, например, опасались, что беременные слонихи будут слишком непокорны; считалось, что слоны не станут спариваться в присутствии человека, и так далее. Безусловно, решающую роль играло и то соображение, что беременных слоних длительное время нельзя привлекать к тяжелым работам.
Ученые из Перадении поставили своей целью опровергнуть это веками укоренявшееся предубеждение. Беседуя с владельцами слонов, они развеяли многие сомнения, организовали перепись слонов (на острове имеется 532 прирученных слона, около четверти из них — в столице) и добились того, что некоторые владельцы согласились предоставить своих животных для эксперимента. Оказалось, что слоны охотно, как ни в чем не бывало, спариваются и в присутствии человека.
Естественно, на проведение подобных экспериментов потребовалось немало времени, однако они уже сломали вековые предрассудки, и теперь можно ожидать, что толстокожие Ялы в один прекрасный день примут у себя пополнение слонят из Перадении.
Безусловно, слоны Ялы — мирные животные, тем не менее верно многое и из того, что рассказывают о злых слонах. Но почему они становятся такими? Немалую роль при этом всегда играет человек. Здесь мне вспоминается надпись в английской церквушке Анурадхапуры. Надпись гласит:
«Вечной памяти Томаса Чейса Виггинса, погибшего 18 мая 1918 года в Яккуре, Тамманкадува, при нападении на слона, лишившего жизни многих крестьян. Он уничтожил много опасных слонов в интересах крестьян, которым он был друг и защитник».
Охотник на слонов выстрелил по своему тридцать шестому слону и был растоптан разъяренным животным, от которого он не успел достаточно быстро скрыться.
Перерывая подшивки старых газет XIX века в университете Коломбо, я наталкивался даже на описания слонов, за уничтожение которых назначались премии. Описания эти напоминают публикации о розыске скрывающихся преступников; они иной раз приводили к массовым облавам на опасных зверей и их уничтожению, однако при этом многие слоны, бродившие в зарослях, получали ранения, и в результате они становились грозными врагами человека.
На следующее утро мы обнаружили и другое животное, которого человеку следует остерегаться. Это знаменитый «голубой леопард», мы видели его лишь мельком, да и то с большого расстояния.
Часто встречаются павлины. Сейчас брачная пора, можно по утрам наблюдать их «танец», и это такое удовольствие, что, кажется, им никогда не пресытишься. Многочисленны олени. Помимо них в заповеднике имеются мангусты, шакалы, кабаны, буйволы, обезьяны и в достаточных количествах змеи, хотя за все время своего пребывания в Рухуну я не увидел ни одной змеи. Водятся здесь и крокодилы, главным образом в Нилвале, однако и они мне не показываются. С Сомой о крокодилах мы даже не заговариваем: не дай бог он заболеет от страха, а ведь как-никак должны же мы в конце концов вернуться на машине в Коломбо.
Но вот подходит конец поездкам по зарослям, морскому купанью, лентяйничеству и стряпне: срок нашего гостевания в Яле истек, и в одно прекрасное утро, позавтракав, мы трогаемся в обратный путь.
Через двенадцать часов мы — Махинда, Сома и я — вновь вылезаем из машины целыми и невредимыми. Остались позади лучшие дни моего пребывания в Шри Ланка: нелегкая, но полная ярких впечатлений поездка через сухую зону острова, поездка по маршруту Велигама — Галле — Хиккадува, поездка вдоль побережья Индийского океана от бунгало «Приют слонов» в Яле до оборудованного установками искусственного климата отеля «Тапробане» в Коломбо. И хотя этот отличный отель со слегка англизированной кухней удобен и элегантен, все же он не идет ни в какое сравнение с бунгало «Приют слонов».